|
|
Российский Фонд Трансперсональной Психологии |
Международный Институт Ноосферы |
||
|
||||
|
г. Москва
|
|
|
|
|
||||
Глава 1
Шаманство, шаманизм, вместе с родственным ему анимизмом, являются не только особою формою религиозных воззрений человечества. Они представляют целую систему первобытного мышления, круг ощущений и идей, относящихся к предметам, фактам и действиям, как материальном, так и психическим, духовным. Можно поэтому разбирать анимизм и шаманство с точки зрения их основных идей, основных ощущений. Можно говорить «о математике, физике, искусстве, литературе, философии шаманства. Следует сделать хотя вкратце определение анимизма и шаманства. Анимизм представляет себе весь мир наполненным духами и все материальные предметы и явления одухотворенными, обитаемыми для каждого особенным духом. Духи эти вообще полуматериальные и подобны во всем человеку. Они составляют племена и поселки, ведут между собой войны. Человек служит для них дичью, предметом охоты. Шаманство относится к воздействию самого человека на этот анимистический одухотворенный мир. Шаман влияет на духов символическими, магическими средствами, одних подчиняет своей воле и делает их своими духами помощникам. С другими он борется, нападает на них и убивает их, охотится за ними точно так же, как духи охотятся за человеком. Духи помощники шамана помогают ему в этой борьбе с другими свободными, не укрощенными духами. Символика и магия шаманства, в сущности, похожи на детскую игру. Они основаны на том же начале замены большого и сложного явления маленьким и упрощенным символом. Например, для того, чтобы вызвать дождь, негритянский шаман кладет на землю венок, связанный из прутьев, и принимается брызгать на него водою изо рта, рассчитывая этим символическим действием повлиять на тучи и побудить их к подражанию. Для того, чтобы навести болезнь на человека, шаманы и колдуны решительно всех племен и стран делают фигурку восковую, травяную или глиняную, нарекают ее именем человека, обреченного болезни, и потом колют ее иглой или шилом. Каждый укол шила на глиняной фигуре есть одновременно укол болезни на живом человеке. В сущности, это то же самое, что детская игра в куклы. В дальнейшем изложении мы встретим различные примеры шаманской символики и магии. С другой стороны, при помощи этой символики шаманы ведут постоянную борьбу с духами, нападают на них и защищают от них обыкновенных людей. Практика шаманства в связи с анимизмом как будто выявляется в виде постоянной пропорции. Шаманы относятся к духам, как духи относятся к людям. Причем крайние члены пропорции — шаманы и люди — конечно, тождественны. Впрочем, и обыкновенные люди тоже являются охотниками. Они охотятся за зверями. И звери, поэтому в сказках относятся к людям панически, как к злым духам. Чукотское присловье гласит: «человек для оленя злой дух». И в самоедской сказке убегающие самки оленя называют охотника враждебным духом, в русском переводе просто «чортом». Все первобытное восприятие мира на степени шаманства по существу религиозно. Для первобытного человека естественное постоянно сплетается с сверхъестественным и обыденное с чрезвычайным. И объяснения явлений сами собой возникают в порядке магического колдовства и религиозного оживотворения. Например, столь важная для первобытного человека охота воспринимается не только как состязание в ловкости и хитрости охотника со зверем. В гораздо большей степени охота воспринимается, как состязание в магическом искусстве человека и животного. Удача в охоте определяется колдовством, сверхъестественным воздействием, заговором, заклинанием. Опора на магическую силу ничуть не ослабляет физической ловкости и силы охотника. Напротив она укрепляет ее и придает ей особую упругость и неутолимость. Термин сверхъестественный я употребляю потому, что первобытный человек, хотя и постоянно смешивает и чередует сверхъестественное и естественное, все же имеет представление об их существенном различии, Враждебный дух, охотящийся за человеческими душами, о котором упоминалось выше, при всей материальности своей все же отличается от обыкновенного человеческого охотника. Он обыкновенно невидим человеку, он может двигаться не только на земле, но также под землею и над землею в воздухе. В этом уже и лежит различие явления сверхъестественного от явления естественного. Об этом придется говорить подробнее потом. Влияние колдовства на удачу в охоте состоит в следующем. Колдовство связывает волю животного, делает его «благомыслящим», добрым или просто покорным, и, во всяком случае, «мягким к удару», т.-е. хлипким на рану. И если этого нет, то и оружие не попадает, и нанесенная рана не бывает смертельной. Так тунгусы, окружившие медвежью берлогу, поют: «Дедушка медведь! Наша бабушка, а твоя старшая сестра Дантра, велела, говорила тебе: «Не пугай нас, умри». Если медведь «благомысленный», он сейчас же послушается, «подставит бок» под копье и умрет от первого удара. Тогда и смерть для него будет легка и даже приятна, «вроде щекотки». Строптивый медведь может оказать сопротивление, даже убить охотника, но зато и смерть будет тяжелая и злая. Между прочим, формула этого заклинания заключает в себе указание на так называемую систему материнского родства. Медведь в качестве предка является не отцом, а братом матери — прародительницы людей. Если сопоставить с этим, например, слова Магомета к арабам: «Уважайте финиковую пальму. Она ваша тетка по отцу — мы видим во втором случае систему отцовского родства. Финиковая пальма является не матерью, а сестрою отца. Надо, однако, вернуться к воздействию колдовства на охоту. Эскимосские охотники говорили мне; «Ты думаешь, это мы, мужчины, убиваем тюленей и моржей? Ничуть не бывало. Это женщины, сидя у домашних очагов, колдовством заставляют зверей подходить к берегу и подставляться под удары». В связи с этим на различных эскимосских рисунках, изображающих охоту на тюленей, существенное место принадлежит шаманам и шаманкам, сидящим на берегу и творящим заклинания. Относительно связи женщин с заклинаниями и вообще религиозными обрядами можно привести свидетельство другого порядка, а именно из Географии Страбона [2]: «Очевидно, считать неженатых людей поборниками благочестия и курителями благовоний — противоречит здравому смыслу, ибо все считают женщин виновниками культа богов. Женщины призывают мужчин к служению богам, в важных случаях, к участию в праздниках и молитвах. Редко случается, чтоб мужчина, живя без женщины, был особенно ревностным, исполнителем религиозных обрядов». Мысль, выраженная Страбоном, очевидно, совпадает с мыслью, выраженною моими эскимосскими знакомцами. Старый чукотский охотник за лисицами, расставлявший капканы в лесу, говорил: «Мне нет надобности ежедневно осматривать капканы. Я и так знаю, когда попадется лисица, Мне снится в эту ночь рыжая женщина, которая нападает на меня. И если, в конце концов, она покоряется мне, и мы имеем любовь, то, значит, лисица попала». В этом замечательном примере магическое воздействие разыгрывается драматически и притом не на яву, а во сне. К этим обеим особенностям мне придется вернуться потом. Можно отметить также и половой элемент, отношение мужчины и женщины, которое одновременно является смертельной борьбою и любовью. Впрочем, эту сторону вопроса мне придется оставить вне рассмотрения. Точно такие же воззрения о связи колдовства с успехом на охоте существуют и у множества других племен. Так, Скиннер в своей новой работе о культуре народа Меномини (Сев. Амер.) говорит: «Охотники народа Меномини прибегают не только к ловушкам или капканам, чтобы ловить дичь. Они употребляют множество магических формул, чтобы одолеть добычу символикой или магическим внушением. До настоящего времени никакой охотник, как бы он ни был ловок, ни на минуту не говорит, что он может иметь какой-нибудь успех без помощи заклинаний и всяческих чар» [4]. Вся жизнь первобытного человека наполнена и перевита заговорами и заклинаниями. Заговор — это символическое действие, условная формула в драматическом, активном воплощении. В пассивном состоянии заговор обыкновенно бессилен. Но в момент своего воплощения он имеет повелительную власть над миром. Для этого заговор надо разыграть или, по меньшей мере, произнести. Самые обыденные явления жизни подвластны особому заговору. Несколько человек едят вместе из одного котла с мясом. Заговором можно замедлить проворство товарища, так, чтобы самому осталось больше. Есть заговор для сокращения слишком длинного пути, женский заговор для того, чтобы похлебка в котле варилась гуще и жирнее, другой женский заговор, чтобы нитки, ссученные из оленьих сухожилий, были крепче. И если забудешь подробности заговора, то есть особый заговор для оживления памяти. Другие заклинания и заговоры относятся к любви, к родам, к смерти, к погребению. Точно также и Скиннер говорит о Меномини [5]. «Есть, по меньшей мере, восемнадцать любовных заклинаний, заклинание против неверности, заклинание для успеха в охоте и рыбной ловле, ряд заклинаний против змеиного укуса, заклинаний против нападения врагов и для защиты от порчи и всяких волшебных нападений со стороны неизвестных врагов». Типичный пример драматического заговора — это чукотское лечение больного при содействии так называемых небесных старушек: — Шаман идет за шатер, находит две травяные кочки и представляет так, что он попал в надземную область к шатрам двух небесных старушек. Эти старушки, между прочим, по чукотской космогонии обитают по обеим сторонам рассвета, слева и справа. Шаман ведет с ними убедительные диалоги, упрашивая их помочь больному, потом срывает по былинке с каждой кочки и это воплощение старушек приносит обратно к больному в шатер. Шаман помещает их на видном месте поближе к больному, и старушки «лечат» больного. По окончании лечения шаман уносит «старушек» обратно в их дом, т.-е. на те же кочки, и оставляет им «плату» за лечение: обрезок ремешка, волоконце сушеного мяса и т. д. Еще более драматическим обрядом, целым драматическим действием, является так называемое «воскрешение зверей», убитых на охоте. Это действие в самых различных формах существует у многих народов во всех частях света. Эскимосский, чукотский, коряцкий и камчадальский варианты этого обряда связаны с так называемым благодарственным праздником голов и с китоловным праздником. На этих праздниках головы или черепа зверей, убитых в течение известного периода времени, целые мороженые туши или, наоборот, мелкие частицы, взятые от каждой туши, глазное яблоко, обрезок сердца, кончик носа, уха, обрывок тюленьего ласта, раскладываются ни шкурах или на травяных циновках перед самым огнем. Все это так называемые «гости» праздника. Черепа и туши украшают длинными пучками мягкой травы, меховыми кисточками, разноцветными полоскали кожи. «Гостям» подносят резного рода мясо. «Пусть обогреются гости, — говорят участники праздника. — Когда им станет тепло, они снимут прочь свои меховые шубы». Это относится к мороженым тушам зверей, которые надо оттаять перед огнем, прежде чем снимать с них шкуру. Трава представляет новую одежду, поднесенную «гостю». Как только туши ободраны, полураскрытые пасти зверей набиваются рыбьей икрой. Хозяйка взрезывает на туше в разных местах «карманы» и также набивает их икрой, в виде подарка гостям. Люди восклицают: «Скажите своим братьям, что в этом доме хорошо принимают гостей! Пускай они тоже придут. Мы угостим их не хуже, чем вас!» После того «гости» отдыхают. В доме должно быть совершенно тихо, чтобы не разбудить гостей. Впрочем, время от времени кто-нибудь тихонько постукивает в семейно-шаманский бубен, и люди подпевают в полголоса. Дальше начинается новый акт. Участники праздника разделяются на две группы. Одна, состоящая из женщин, представляет «гостей», т.-е. зверей, другая, состоящая из мужчин, представляет охотников. Женщины пляшут. При этом они визжат и лают no-лисьему, храпят по-оленьему, ревут по-медвежьи, воют по-волчьи, представляя зверей. Мужчины топают ногами и кричат: «Не мы вас убили!» «Нет, нет, нет!» — отвечают женщины. «Камни скатились с высоты и убили вас!» «Да, да, да!» — подтверждают женщины. После того хозяин и хозяйка собирают черепа, кости и всякие частицы зверей и все это выносят наружу. Кости и обрезки, относящиеся к сухопутным зверям, оставляют в поле, птичьи косточки подбрасывают вверх, китовые, моржовые, тюленьи и рыбьи частицы и кости бросают в море. Люди при этом восклицают: «Тюлени ушли в море! Кит ушел и море!» Таким образом, совершается, во-первых, воскрешение зверей для того, чтобы их порода не оскудела в будущем. Во-вторых, достигается примирение охотников с духами убитых зверей, а, в сущности говоря, с самими убитыми зверями. И, наконец, в-третьих, обеспечивается возвращение этих зверей, а также их товарищей и братьев, в «гости» к охотникам.
© В.Г.Богораз (Тан). 1923. |
||||||||
|
|
|||
