Российский Фонд Трансперсональной Психологии

Международный Институт Ноосферы

Институт Ноосферных Исследований

г. Москва

Шалаграм > Знание > Бхагавадгита > Глава 12

Глава 12

КАРМА-ЙОГА

Мы начнем рассмотрение этого термина с возвращения к проблеме "жертвы знанием" в главе 4; оба данных понятия, как будет вскоре показано, в учении Гиты теснейшим образом связаны. Трудный стих 4.24 теперь, после разбора джняна-яджни в главах 9-11, существенно проясняется. Сопоставим два стиха -4.24:

В жертвенном акте - Брахмане
приношение - также Брахман
приносится в жертву Брахманом
на огне энергии Брахмана.
Кто созерцает действие-Брахмана,
тот достигает Брахмана.

и 9.16 (именно-с этого стиха начинается "жертва знанием", длящаяся до конца гл. 11):

Жертва - Я, Я-ее совершенье,
возглас "свадха", священная куша,
заклинание, чистое масло,
Я - огонь, Я - в него приношенье.

Эти стихи вполне одинаковы и по содержанию (несколько иной набор ритуальных терминов во втором случае существенной роли не играет), и по форме, если не считать того факта, что одна и та же божественная сущность обозначается в первом стихе понятием "Брахман", а во втором - понятием "Я". Разницу между обоими контекстами можно усмотреть, пожалуй, лишь в количестве отождествлений: соответствующий ряд в 9-й главе гораздо длиннее, не говоря о том, что он продолжается еще дальше, в 10-й главе, и приводит, в конце концов, к видению вишварупы (гл. 11). Однако в начале этого длинного ряда, стремящегося вобрать в себя всю вселенную, все же находится серия ритуальных сущностей (см. 9.16), и это заставляет нас предположить, что рецитация стиха (или, точнее, мантры) 4.24 постепенно привела к развертыванию рядов 9.16-19 и 10.19-39.

Именно так толкует этот стих (4.24) Абхинавагупта (50): "Брахман - средство (51) жертвоприношения, т. е. то, из чего все происходит и куда затем опять входит, есть Брахман; все существующее в виде этого мира есть жертва; в Брахмане, т. е. в тихом огне высшего постижения, Брахманом, т. е. любым [ритуальным] действием, она жертвуется, т. е. приносится [в огонь Брахмана] для увеличения его (человека) сияния; тот йогин, чья сосредоточенность (самадхи) состоит именно в таком действии, соедин тся с Брахманом, т. е. познает именно Его, не иное что-либо, поскольку иного не существует" (52). В конце своего комментария на 4.24 кашмирский философ говорит о существовании "тайной" традиции, связанной с этой и по следующими шлоками, намекая на то, что приведенное выше толкование построено в согласии с нею. Что это за традиция, мы, разумеется, не знаем и вряд ли когда-либо узнаем; можно думать (учитывая связь Абхинавагупты с тантристской традицией), что речь идет о развитии тех импликаций ритуального акта и его составных частей, которые были намечены уже в древнейших упанишадах (см., например, БрУп 6.4.12 и другие подобные тексты).

Следующий раздел текста (4.25-32) содержит изложение основных типов карма-йоги, т. е. различных ритуальных действий, совершаемых с целью - эксплицитно указанной в 4.33-35 - достижения истинного (т. е. непосредственного, ритуального, непрерывного и т. д. - см. выше) знания.

Здесь мы встречаем жертву богам, (опять) жертву Брахману (4.25), аскетическую тренировку, осмысляемую как приношение деятельности органов чувств "в огонь обуздания" и внешних предметов "в огонь чувств" (26); далее перечислены: деятельность чувств и жизненных дыханий, приносимая "в огонь обуздания атмана" (разновидность пранаямы) (27), жертвы вещественные, аскетические, йогические, ритуальное произнесение ведийских текстов и созерцание их смысла - и все это при соблюдении строгих обетов (воздержания) (28); йогическая техника пранаямы вместе с воздержанием в пище и т. д. (29-30); и в заключение еще раз говорится о многообразии видов жертв, "рожденных действием" (которое должно быть преобразовано знанием в карма-йогу) (31-32).

Этот раздел текста обрамляется двумя стихами, говорящими о "жертве знанием": 4.24 и 4.33. С первым из них мы уже знакомы. Разберем второй:

Превосходней вещественной жертвы
принесение в жертву знанья,
ибо действие все без остатка
превращается в знанье, Арджуна (4.33).

По поводу этого стиха Рамануджа разъясняет, что "знание" и "вещество" суть два компонента любого жертвенного акта и из них "жертва знанием" превосходнее, чем "жертва веществом", которая, таким образом, оказывается лишь инструментом, поводом для упражнения в этом (ритуальном) знании. Необходимость вещественной жертвы сомнению не подвергается, однако вся она сводится к тому, чтобы обеспечить (посредством участия в такого рода тренировке) постепенный вход в состояние знания.

Опираясь на стих 4.33 в данном истолковании, а также учитывая сказанное ранее по поводу "действия как подражания действию Бхагавана в мире", можно утверждать, что учение о действии (карма-йога) в Гите сводится к двум главным положениям:

1. Человеку свойственно подражать лучшему (3.21); поэтому следует, воспользовавшись этой врожденной склонностью, выбрать наилучший из возможных образцов и примеров - Бхагавана в облике Кришны - и подражать лишь Ему во всех своих действиях. И подобно тому, как он исполнял варновые обязанности -добросовестно и без малейшего вожделения от них какого-либо "плода", пользы, так и люди должны выполнять все свои обязанности бескорыстно, ничего от них для себя не ожидая. Это один из главных лейтмотивов поэмы, он возникает непрестанно (см., например 2.47-51; 3.9; 3.18-19; 3.25-26; 3.30; 4.13-15; 4.18-23; 5.12; 6.1; 6.4; 9.28; 12.6-7; 12.10-11; 14.7; 18.5-6; 18.9; 18.11-12; 18.23-28; 18.46; 18.57). Было бы, однако, ошибкой думать (вместе с Б. Г. Тилаком), что все учение Гиты сводится именно к этому наставлению о бескорыстном действии, о карма-йоге, понимаемой как искусство в "совершении [правильных] действий". Ибо - не говоря уже о Гите в целом, но хотя бы внутри ее этического учения - бескорыстное действие, лишившись стремления к плоду, должно обрести некую высшую цель; иначе оно, разрушив природную жизнь человека, ничего не создает взамен. И здесь вместо выхода в сверхприродный мир часто происходит простая субституция: под учение Гиты подкладывались те или иные "высокие идеалы" - таким образом, энергичные люди получали возможность использовать Гиту в своих целях. Однако при таком понимании от учения поэмы уже ничего не остается, поскольку она нигде не предлагает заменить "низкие" плоды "высокими": она учит полному отречению от плода. Но во что же в таком случае превращается действие?
2. Оно превращается в знание; оно "заканчивается (уничтожается, parisamapyate) в знании" (4.33). Это достигается за счет того, что у действия, так сказать, с порога отнимаются его взаправдошность, самодостаточность: в нем начинают видеть одно только тренировочное упражнение. Упражнение для выработки чего? Знания, особого непрерывного знания-состояния, которое бывает свойственно (после долгих усилий!) духовным ритуалистам и аскетам типа Яджнявалкьи. Эта цель постоянно витает перед глазами авторов поэмы. Однако Гита предостерегает против чересчур поспешного "отказа и ухода", от резкого прекращения всякой деятельности ради обращения к чистому знанию. Дело в том, что, как это ни странно, "ритуальное" знание в скрытой форме присутствует в человеческой деятельности. Каждое наше действие сопровождается усилием внимания (которое совершает, по индийским понятиям, манас), направленным чаще всего на цель действия. Здесь, как и в ритуале, все происходит по принципу "кто так знает": пока руки делают свое дело, а речь занята произнесением нужных (конечно, не жертвенных!) "формул", манас "медитирует", т. е. созерцает образ желанного результата. По этой схеме совершается, как нетрудно видеть, любое целесообразное усилие в человеческой жизни. Каждый человек поэтому великолепно "натренирован" в такого рода деятельности, она для него привычна, нормальна; и поэтому одно лишь физическое устранение от действий ни к чему не приводит: Гита неоднократно с осуждением говорит о тех, кто "сидит" (т. е. пребывает в отрешенности от внешних действий), "созерцая манасом внешние объекты" (3.6): такая мнимая духовность лжива (точнее, есть самообман), поскольку все дело именно во внутренней отрешенности, а она-то и невозможна для человека, привыкшего пользоваться и телом, и речью, и манасом, обращенными к внешнему миру. Ганди с нескрываемой иронией писал о человеке, "внезапно охладевшем к путешествиям, сидя в вагоне Шотландского Экспресса, и в ту же минуту, не дожидаясь остановки, покидающем поезд" (1959, с. 16); бедняга разбивается насмерть, и только. От подобного духовного самоубийства и предостерегает Гита нетерпеливых аскетов, готовых "одним прыжком" покинуть мир. Ее беспокоит чудовищная инерция манаса, пропитанного мирскими представлениями, мирскими целями, мирской похотью и злобой. Самый удобный путь "выздоровления", с точки зрения Гиты, это продолжать совершать предписанные действия (главным образом ритуальные), отучая себя от всякого стремления к выгоде (53), поскольку выгода, вообще говоря, неразрывно связана с совершением ритуальных действий (4.12). Однако недаром раздел о разнообразных (и, по мысли авторов Гиты, похвальных) ритуальных действиях (4.25-32) с обеих сторон обрамлен стихами, наставляющими в "жертве знанием". Все эти действия совершаются не ради них самих, а ради знания, которое им сопутствует, которое "превосходнее" их и в котором они, в конце концов, как бы сгорают. 4.37 очень выразительно говорит об "огне знания", "испепеляющем все действия".

В чем же состоит это знание, сопровождающее каждое действие? Как ни странно, 4-я глава поэмы, во многих отношениях столь эксплицитная, выражается на этот счет весьма сдержанно. Полным голосом восславив "жертву знанием" в 4.33, она вдруг останавливается и вместо описания дает советы:

Это знанье (54) познай вопрошаньем,
поклоненьем смиренным, служеньем;
те, кто знают, истину зрящие,
в знанье этом тебя наставят (4.34).

Что это? Указание на невозможность воспринять истину иначе, чем от живого учителя? Такое представление было для Индии во все времена весьма характерно. Или намек на сокровенное знание? Тоже вполне возможно. Впрочем, "нет ничего, тайного, что не стало бы явным" - в следующей шлоке читаем:

... и тогда всех существ увидишь
ты в себе и во Мне, Арджуна (4.35).

Здесь явно подразумеваются главы 9-11 (напомним, что термин "жертва знанием" - кроме заключительного наставления о свадхьяе, 18.70 - встречается в Гите только трижды: 4.28; 4.33; 9.15), которые содержат развернутое наставление о жертве знанием (и "текст", и образный "комментарий").

Впрочем, и здесь нельзя не заметить, что даже созерцание вишварупы со всей ее грандиозностью есть не цель, а только средство к достижению истинного знания. Само же это знание характеризуется полной безобъектностью; можно указать на его форму (непрерывность, невозмутимость, отсутствие всякой эмоциональности - вообще говоря, полный апофатизм), но не на его содержание. Нет ничего ни более близкого (частица его содержится в каждом осмысленном действии), ни более далекого (оно неуловимо, ибо то, что о нем можно сказать, всегда привязано к чему-нибудь иному), чем знание. Отсекая это "иное", мы получим чистое внимание, обратившееся на само себя; греки изображали его в виде змеи, кусающей свой хвост.

Таким образом, учение Гиты о "йоге действия" приводит, в конце концов, к уничтожению действия, к растворению ("сожжению") его в ритуальном знании.

© В.С.Семенцов. 1999.
© Международный Институт Ноосферы. Дмитрий Рязанов, OCR, дизайн. 2008.