|
|
Российский Фонд Трансперсональной Психологии |
Международный Институт Ноосферы |
||
|
||||
|
г. Москва
|
|
|
|
|
||||
|
СЕМЕЙНО-БРАЧНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
У нганасанов нет единого летосчисления, поэтому определить возраст человека бывает очень затруднительно. Для этого всегда приходится исходить из какого-либо определенного события, оставившего след в жизни данной группы или семьи, например от времени последней эпидемии, от дня, когда был убит дикий олень необычайной масти или когда кто-либо умер. Вообще же определение возраста не имеет никакого значения в жизни нганасанов. В редких случаях, когда необходимо определить лета, например, при статистическом учете местных советских органов, обычно спрашивают присутствующих: "Как вы думаете, сколько ему (или ей) лет?". И тут же на основании мнения присутствующих приходят к общему соглашению. Естественно, что при таком положении каждый повторный опрос лет одного и того же человека приведет к разным результатам. При этом следует иметь в виду, что наш год у нганасанов считается за два. Юношей считают возможным женить тогда, когда они по возрасту своему уже в состоянии охотиться на диких оленей; девушек выдают замуж, когда они могут колоть дрова на топку. Ввиду этого были нередко случаи неравных браков малолетних со взрослыми, даже со стариками. Так, часто отцы из корыстолюбия, в погоне за большим калымом, выдавали своих малолетних дочерей за богатых стариков. Женитьба взрослых на малолетних вызывала отработку, продолжавшуюся часто до совершеннолетия невесты. Зажиточные брали на воспитание мальчиков и, когда они подрастали, женили на своих дочерях. Эти зятья должны были после женитьбы жить в семье тестя в продолжение нескольких лет. При этом когда зять отделялся после определенного срока и заводил самостоятельное хозяйство, родители его жены оставляли у себя одного из детей. Часто старый тесть, уже не имеющий возможности охотиться, оставлял зятя в своем хозяйстве вместо сына, чтобы тот кормил его. При этом тесть получал право учить и наставлять зятя, как сына. Если умирала дочь, тесть иногда приглашал зятя жить вместе с ним и в случае вторичной его женитьбы уплачивал за него половину калыма. Нередко зять после смерти тестя становился опекуном его малолетних детей и при этом отделял им часть своего имущества или наделял их из своего богатства. При выборе невесты отец жениха советовался со своими родственниками по мужской линии и ближайшими друзьями. Считалось желательным выбирать невесту из того рода, из которого родичи чаше всего выбирали себе жен в прошлом. Избегали брать невесту из рода, в котором много больных, так как считалось, что болезнь может переходить от жены к мужу. Желание самих брачащихся при заключении брака значения не имело. За невесту обязательно платили калым. Если жених не был в состоянии уплатить его, ему помогали родичи. При этом, как это практикуется и у долган, жених по соглашению возвращал им оленями сумму, затраченную на калым. Иногда он выплачивал ее в продолжение нескольких лет. Калым, если это вызывалось имущественным положением жениха, уплачивался не сразу. Смотря по условию, невеста переходила к жениху или после полной выплаты калыма, или при получении только некоторой его части. В случае неуплаты калыма в условленный срок родители невесты вправе были взять ее обратно. Ныньди (ны_денси) - калым - выражался примерно в следующем размере: а) 10 оленей (по пяти быков и важенок); б) 20 оленей, из которых 10 мелких; в) 30 оленей (по 15 быков и 15 важенок). К оленям калыма прибавлялось: а) пять черных оленьих шкур, нюки, шкура волка или песца; б) семь или больше черных шкур [оленя], одна шкура волка, два или три песца; в) 10 или более черных оленьих шкур, одна шкура волка и пять или шесть песцов. Однако ценность калыма повышалась в зависимости от благосостояния родителей невесты и ее личных достоинств. Так, А.Ф.Миддендорф приводит следующий факт: "Почти за полстолетие до меня сестра старшины Натуранты, который и в мое время счастливо правил своим народом, всюду была известна своею рассудительностью, бережливостью и беспрекословностью… Тщетно домогался ее руки целый ряд женихов. Цена за нее была слишком высока. Наконец один самоед, слывший в то время за богача, купил ее для своего сына в качестве второй жены. Он дал отцу 5 голубых песцов, 45 песцов, 5 волков, стадо в 90 сев. оленей, 8 аршин красного сукна, не говоря уже о котлах и о всей принадлежности домашнего хозяйства. Кроме того, целое собрание женских медных панцирных пластинок было заменено северными оленями. Громко раздавалась слава такой женщины и ясно доказывала, что самоед хотя и отдает жену свою внаймы, все-таки лучше иного европейца умеет ценить умственные достоинства женщины" [1878, 681-682]. Сватом - нгойбу (нойби) выбирали пожилого человека, бойкого на язык, а главное - не состоящего в родстве с невестой, чтобы он не был пристрастным при передаче предложений ее родителей отцу жениха во время сватовства. При удачном сговоре сват получал после свадьбы за свои услуги от отца жениха шкурку песца или одну важенку (обязательно важенку, чтобы невеста имела детей) и из приданого невесты одного песца или одного оленя. Сватовство происходило весною или осенью и обязательно только днем, вечером это считалось грехом. Сват вместе с женихом и отцом отправлялся к чуму невесты. По прибытии на место жених с отцом оставались на улице и садились на свою нарту. Сват, опираясь на посох - обыкновенный железный прут, направлялся к чуму невесты. Войдя в чум, он становился у входа. Отец невесты будто бы не замечал его и молчал. Сват ждал некоторое время, затем поднимал свой посох и направлял конец его ко лбу отца невесты со словами: "Если ты согласен, скажи, если не согласен, не говори, а то я запаздываю с возвращением". По словам нганасанов, этот обычай вел свое происхождение еще от тех времен, когда женщин брали насильственно. Такой жест служил тогда угрозой и вместо прута употреблялось копье (в случае отказа сват убивал отца невесты). Если предложение свата было по душе, отец невесты приглашал его сесть рядом и начинался торг о калыме. Иногда эти переговоры затягивались на несколько дней. Сват вынужден был уезжать и снова возвращался, причем вторично он приезжал уже без посоха, который оставался в чуме отца невесты. За время переговоров о калыме сват время от времени выбегал из чума, чтобы передать отцу жениха условия невестиной стороны. Если переговоры завершались благополучно, сват благодарил отца невесты, жал ему руку, затем приглашал в чум жениха с его отцом. Их угощали, чаем, и они уезжали. По другой форме сват при первом посещении дарил отцу невесты волчью шкуру. Если отец не желал выдать дочь, он отказывался от подарка. В случае согласия (когда отец невесты принимал шкуру) сват тотчас же уезжал, приезжал снова обратно, но не заходил в чум до тех пор, пока отец невесты не назначал свату плату за право входа. Войдя в чум, сват одаривал невесту и ее родителей. Через три дня после сговора сват с женихом приводили оленей калыма, привязанных гуськом друг за другом к одному аркану и обводили их трижды по солнцу вокруг чума. Отец невесты выходил смотреть оленей. Если ему какой-либо олень не нравился, отец жениха заменял его другим. Хоть у отца невесты было бесспорное право браковать оленей, такой поступок все же вызывал пересуды. После осмотра оленей отпускали. Сват вводил жениха за руку в чум, причем совик и кукуль жениха доставались в собственность свату. Невеста при входе жениха сидела на своем ложе, тот садился рядом с ней. После этого сват уходил сейчас же к соседям. Жениха и невесту угощали. Постель приготовляла мать невесты, В эту ночь невеста спала вместе с женихом, не раздеваясь, в верхней одежде. П.И.Третьяков пишет по этому поводу следующее: "Бывает иногда, что девушка ложится, не скидывая одежды. Это служит знаком, что она вовсе не желает быть женою нареченного супруга". Далее автор прибавляет: "Если отвращение к жениху продолжается еще несколько недель, родители возвращают обратно взятый калым и берут дочь к себе" [1869, 402]. По нашим опросам, то обстоятельство, что невеста спит первую ночь с женихом не раздеваясь, не показывает ее неприязни к жениху. Утром, когда вставали ото сна, мать невесты говорила жениху: "Заставь заплести волосы". Жених подставлял голову, и невеста, густо смазав его волосы жиром, заплетала их в две косички около ушей и вплетала бусы или медные подвески. Жених надевал сшитую невестой нарядную одежду и в этот же день уезжал домой. Через три дня он снова приезжал с отцом и матерью, чтобы увезти невесту. Родители ее убивали оленя и угощали мясом собравшихся гостей. В тот же день выезжал поезд с невестой. Невесту перед отправлением одевали в нарядные суконные танцевальные (они же погребальные) одежды, при этом она должна была всячески сопротивляться. Поезд невесты вел отец жениха, невеста сидела в женской нарте, закрытой пологом, причем только в этом единственном случае с полога снимали верхний чехол из белой материи, чтобы показать узорную кайму над кистями. За нартой невесты следовали одна-две грузовые нарты (кунсыбы"а) с приданым и две нарты без настила для перевозки шестового чума и нюков. В грузовых нартах была зимняя и летняя одежда, шкурки пушных зверей (песцов и волков) и покрышка чума. В нартах без настила находились большой медный котел, чайник и другие кухонные принадлежности. Жерди чума привозили только на другой день, когда чум отца невесты снимался со стойбища, так как они составляли часть жердей из чума отца, и для того, чтобы взять их, потребовалось бы специально перестраивать чум. Отец и мать невесты ехали сзади. Невесту вводили в чум отца жениха свекровь, как только она входила туда, свекор и свекровь бросали в огонь кусочки жира и просили духа-хозяина огня наделить молодых счастьем. Невесту усаживали в глубине чума на половине жениха. Жених садился рядом с ней. Затем все присутствующие выходили на улицу и осматривали содержимое грузовых нарт. Если находили, что оно по стоимости не соответствовало калыму, то отец жениха требовал доплаты. Однако из-за этого свадьба не расстраивалась. Отец жениха убивал оленя и угощал собравшихся мясом. Здесь новобрачные проводили первую ночь. Отец и мать невесты получали в подарок песцовую шкурку или оленя и сейчас же после угощения уезжали. Гости также разъезжались, при этом каждый старался увезти с собой для счастья кусочек мяса. По описанию П.И.Третьякова, у авамских нганасанов [жених и невеста] первую брачную ночь проводили в особом чуме, установленном невестою. "На другой день молодая жена подает мужу новую пару платья, лук, стрелы и, смазав его голову оленьим жиром, расчесывает волосы и вплетает в них стеклярус с бляхами. Новобрачный тотчас же отправляется на охоту и, если не убьет дикого оленя, то для угощения родных закапывает (удушает. - А.П.) домашнего. За целомудренную дочь родители получают от зятя подарки [1869, 402-403]. В старину жена считалась полной собственностью мужа, и многоженцы имели право за определенную плату уступать на время посторонним своих жен, не считаясь с их желанием. Кроме того, П.И.Третьяков сообщает, что "иногда самоед выменивает себе жену на родную сестру или племянницу". А.Ф.Миддендорф приводит еще более интересный случай. "Второй сын Око, следовательно сын очень богатого человека, женился на дочери старшины Натуранты, т.е. на аристократке. За нее отец Око отдал свою дочь, т.е. сестру жениха, служившую Натуранте до тех пор, пока он выдал ее замуж ради своей пользы" [1878, 682]. По сведениям П.И.Третьякова, "самоед может бросить свою жену, если она бесплодна или развратна, и, сделав это, требует возвращения уплаченного им за нее калыма или отданной взамен родственницы. Раздорам в этом случае не бывает конца" [1869, 403]. Действительно, по моим наблюдениям, до самого недавнего времени браки расторгались довольно легко, причем уважительным считалось бесплодие или измена жены. Муж мог требовать взамен оставленной жены [себе] в жены ее младшую сестру или племянницу. Если такая сделка не осуществлялась, калым возвращался обратно. В семье нганасанов полным хозяином считался отец, женщина занимала самое бесправное и тяжелое положение, с ее мнением никто не считался. Как нечистое существо, она подвергалась различным унизительным запретам. При шитье своей обуви она как нечистая не могла употреблять ниток из сухожилий дикого оленя и заменяла их сухожилиями домашнего. Ей запрещалось есть голову и язык дикого оленя, спать на его шкуре, наступать на [оленью] кровь, если она пропилась на землю. В этом последнем случае думали, что перестанет верно бить ружье. По этой же причине [женщины] не могли дотрагиваться до ружья и других охотничьих снаряжений. 7 ноября 1937 года мой сосед Конгсуптие повез меня на охоту на диких оленей сетями. Мы поехали к чуму не напрямик, а объездом, так, чтобы ехавшая сзади нас женщина - жена Конгсуптие - не перерезала дороги между чумом и местом предполагаемой охоты, так как это принесло бы неудачу. Если места, где мы накануне повили гусей сетями, приходились по пути нашего кочевания, то мужчинам разрешалось проезжать по ним, а женщины со своими аргишами должны были обходить их, чтобы не отпугнуть гусей, иначе гуси в будущем году не будут линять на этих местах. Пойманную рыбу не несут прямо в чум, ее кладут на землю за вереницами санок, стоящих перед чумами, чтобы между чумами и рыбой не прошла женщина, иначе рыба перестанет ловиться. Этот запрет имеет сипу до тех пор, пока рыбу не очистят от чешуи, на том же месте, где ее сложили. Считается грехом проходить внутри чума за спиной женщины. Если болят глаза, говорят, что человек невзначай коснулся менструальных выделений. Женщина, перешагнув через какой-либо предмет, оскверняет его. Так, если случайно между ее ногами пробежит щенок, его берут за шиворот и для "очищения" держат некоторое время над дымом очага. Если на земле лежит растянутый олений аркан, то женщина, чтобы пройти дальше, поднимает его и перебрасывает через голову. Плетенки из тальника, меховой или дощатый настил чума считаются нечистыми, поскольку по ним ходят женщины. Мало того, считается нечистой вся женская одежда. Продавая мне для коллекции мужскую одежду, нганасаны ставили условием, чтобы я обязательно при укладке клал ее сверху женской одежды, чтобы не осквернить ее. Долган Подуо совершенно неожиданно получил ценный подарок - новый нарядный совик сына нганасана Уранника. Произошло это только потому, что совик сделался "нечистым" от того, что случайно, когда он лежал на земле, через него проехали женщины. Если женщина отправится в гости и после ее отъезда между нею и чумом пройдет чужой аргиш, она (особенно если беременна) при возвращении домой даже на другой день не пересекает след этого аргиша и часто вынуждена бывает, чтобы обойти его, проехать более десятка километров. На речных переправах во время летних кочевок женщину как нечистую не сажали в ветку [легкую лодку]: чтобы перевезти ее, связывали параллельно на некотором расстоянии друг от друга две ветки и соединяли их досками из настила чума, на который и сажали женщину. Иногда женщину перевозят и прямо в ветке, но лишь после того, как перевезут всех мужчин и все "чистые" вещи домашнего обихода. После этого ветку "для очищения" вытаскивают на берег и окуривают собачьей шерстью. Мужчины считают для себя предосудительным исполнять женские работы и только при недостатке людей помогают женщинам устанавливать чум или выщипывать перья, если упромышлено много гусей и они могут испортиться. В мою бытность у вадеевских нганасанов у старика Бульчу находился на иждивении пожилой внебрачный сын сестры - сирота, которого заставляли выполнять все мелкие домашние работы, не исключая и женских. Вместе с женщинами он собирал хворост для топлива, потрошил гусей и т.д. Это вызывало недовольство соседей, говорили, что Бульчу унижает этим своего племянника. Я, ввиду своего незнания обычаев, совершенно неумышленно обидел одного почтенного старца, попросив его сплести для меня циновку из хвороста. Оказалось, что этим могут заниматься лишь женщины. Несмотря на такое приниженное положение женщины, нельзя сказать, чтобы к ним относились плохо, ссоры между супругами случаются очень редко. А.Ф.Миддендорф говорит, что в его время "как нечто неслыханное рассказывали, что Око колотит жену свою, да преимущественно из ревности" [1878, 683].
© А.А.Попов. 1984. |
||||||||
|
|
|||
